Аркадий судьба барабанщика главные герои. Сочинение по «Судьбе барабанщика» А.Гайдара

Я прочитал повесть А.Гайдара «Судьба барабанщика». Книга была написана в 1938 году, в страшное для страны время массовых репрессий, когда во многих семьях были арестованы родные. Их объявили врагами народа и отправили в лагеря. Дети не могли понять, как их родители, которые учили их любить Родину, могли оказаться врагами народа. Об одном из таких детей и рассказывает Гайдар. Рассказ ведется от лица главного героя. Это позволяет сильнее показать переживания.

Главный герой повести – четырнадцатилетний подросток Сергей Щербачов. Его мама утонула, когда ему было 8 лет, отец женился второй раз. Сергей очень любил отца и годился им. В Гражданскую войну тот был командиром Красной Армии, боролся за революцию. Отец часто рассказывал Сереже про боевые походы, пел солдатские песни. Часто к ним домой наведывался фронтовой друг отца Платон Половцев. Сережа очень хотел быть на них похожим, «прямо и открыто» смотреть в глаза людям.

Каким страшным ударом было для Сережи известие об аресте отца за растрату казенных денег! Сергей не понимает, как мог его отец – бывший красный командир, человек, воспитавший в нем с детства любовь к Родине, совершить такое преступление. После судя Сергей мысленно прощается с отцом и с прежней счастливой жизнью. Теперь в его душе поселяются пустота и одиночество. Узнав об аресте, старый друг отца Половцев перестает звонить и заходить к Сергею в гости. А ведь мальчику так нужна была бы его поддержка! Мачехе Сергей тоже не нужен. Она выходит замуж и едет на курорт, не взяв Сергея с собой. Мальчик чувствует себя всеми покинутым.

Сергей быстро попадает в общество темных личностей, мелких хулиганов, сам совершает один поступок за другим, осознавая в душе, что скатывается вниз. Внутренне он пытается бороться с этим. В библиотеке он берет книгу о французе-барабанщике. Сережа восхищен его смелостью, сравнивает себя с ним. Ведь он тоже барабанщик в своем пионерском отряде! И тоже «одинокий и заброшенный».

Сергей очень радуется приезду «дяди». Он и не подозревает, что это враг, шпион. «Дяде» и старику Якову не трудно запугать ребенка, которому отец привил любовь к Красной Армии. Они постоянно напоминают Сергею о том, как они «боролись и страдали, сражаясь под грохот канонад, сидели по тюрьмам и готовы были идти на эшафот». Подросток доверился «дяде». Он напомнил ему отца, стал заботиться о Сереже, обещал отвезти мальчика в мичманскую школу.

Сережа нужен был преступникам для выполнения их дальнейших хитрых планов. Они постоянно напоминают ему о его проступках: продаже вещей мачехи Валентины, взломе запертого ящика стола, пугают его милицией, арестом и трудовой колонией для малолетних преступников.

Сережа не сразу понял, что «дядя» и старик не те, за кого себя выдают. Странное поведение все больше удивляют, настораживают и беспокоят мальчика. Сережа видит, что их слова не соответствуют их поступкам.

«Дядя» велит подростку поближе познакомиться с мальчиком Славой, а потом подробно расспрашивает об его отце – военном инженере. Цепочка событий% ранение Славкиного отца, раскрытие «дядиного» обмана о мичманской школе и нечаянно подслушанный разговор между «дядей» и стариком Яковым, раскрывают Сергею глаза на своих «опекунов». Они – убийцы, бандиты, шпионы, а он, Сережа невольно помогал в их делах.

После такого открытия Сережина совесть не могла больше терпеть. Это именно она говорила Сергею: «Выпрямляйся, барабанщик! Встань и не гнись! Пришла пора! В самую ответственную минуту четырнадцатилетний мальчик стреляет в шпионов из найденного им пистолета, не желая мириться с тем, чтобы бандиты скрылись.

Книга замечательная. Она учит ответственности за свои поступки, показывает, как легко можно оступиться и к чему это может привести. У Аркадия Гайдара есть еще одно замечательное произведение про детей, которое называется Тимур и его команда . Оно мне очень понравилось и я написал его подробный разбор , сочинение про Тимура и его друзей.

Эта повесть о восьмилетнем мальчике, отец которого командовал ротой саперов. Мама у Сережи давно умерла, и папа воспитывал его один, но когда они приехали в Москву на постоянное место жительства, у него появилась мачеха. Валентина любила ребенка и проявляла заботу не только о нем, но и о муже.

Однако, благополучие в семье заканчивается, когда папу Сережи назначают директором магазина. Новая жена отца знакомится с людьми, которые проживали в достатке, и Валентина начала критиковать супруга за то, что он мало зарабатывает. Скандалы были каждый день. И идя на поводу супруги, отец совершает мошенничество, и его сажают в тюрьму. Сережа остается с Валентиной. И одновременно с этими событиями нашего героя выбирают барабанщиком отряда. Он очень гордится таким назначением.

Не дождавшись мужа из тюрьмы, Валентина находит нового мужчину и уезжает, оставив пасынку 150 рублей. Мальчик остается без надзора взрослых и попадает в дурную компанию. Сережа вскоре остается без денег, и тогда он продает некоторые вещи. Однажды ему попалась книга о французском солдате, который тоже был барабанщиком. У него тоже была тяжелая судьба, но он смог преодолеть все трудности и не свернуть с правильного пути. И Сережа дает слово, что он поступит также как его литературный герой.

Через какое-то время в доме появляется незнакомец, представившийся братом мачехи. Он начинает проживать здесь вместе со своим другом Яковым. Старик сразу же не понравился Сереже. Вскоре названый «дядя» и старик отправились в Киев, где поручали мальчику странные задания. Все это не нравилось Сереже. Ему даже пообещали, что он станет учеником в школе по подготовке мичманов в Одессе. Но подросток навел справки, и с удивлением обнаружил, что такого учебного заведения не существует.

А тут еще эти мужчины говорят ему завести дружбу с одним мальчиком из очень хорошей семьи. Сережка сблизился со Славкой, и они стали настоящими друзьями. В один из дней мальчик случайно услышал беседу этих непонятных ему людей, и узнал для себя то, что поразило его. Оказывается, толстяк на самом деле был врагом, и они со стариком взяли его в Киев для того, чтобы Сережа завел дружбу со Славкой, отец которого работал инженером на одном из крупных заводов. Главным для них – это информация стратегических планов предприятия.

Сережа, вспоминает своего персонажа из книги, и решает помешать агентам. Он выкрадывает револьвер отца у незнакомца и пытается их убить в то время, когда они обратились в бегство. Но от страха падает без сознания.

Когда он пришел в себя, то узнал, что все это время за этими людьми следили милиционеры, они арестовали мнимого дядю. Яков же был убит. Самой главной новостью было то, что отца Сережи отпустили раньше, и они с ним продолжили жить счастливо.

Повесть учит нас не совершать необдуманных поступков. И если жизнь преподносит трудности на пути, важно не сбиться и принять правильное решение.

Всеми известный писатель Аркадий Гайдар создал множество увлекательных произведений для ребят разного возраста. Подростки же с удовольствием заинтересуются содержанием данной книги, потому что именно в этот период узнается истинная дружба, правдивость и справедливость.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Гайдар. Все произведения

• Военная тайна
• Судьба барабанщика
• Школа

Судьба барабанщика. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Повесть о Ерше Ершовиче сыне Щетинникове

  Декабрьским днем в неизвестном городском суде Ростовского уезда боярин Осётр, Сом-воевода и судные мужики – Судак и Щука-трепетуха разбирают иск, поданный на Ерша

• Краткое содержание Рыбаков Выстрел

  Полуслепой старик принимает пустую стеклянную тару, которому их сдают компания местных ребят. Ребята мечтали о туре в Крым и собирали деньги на это. Деньги от сданной тары дети отдавали своему лидеру Витьке Бурову

• Краткое содержание Горький Васса Железнова

  Васса Борисовна Железнова, до замужества Храпова, ей сорок два года (но ей этот возраст не дашь, выглядит она очень молодо и свежо). Имеет свою пароходную фирму, зажиточна и значимая личность

• Краткое содержание Искандер Сандро из Чегема

  Дяде Сандро около восьмидесяти лет. Он статный, стройный пенсионер с седыми волосами, белесыми усами и бородой. Пожилой мужчина любил остроумно и увлекательно рассказывать о своей жизни

• Краткое содержание Сильфида балет

  Шотландия. В замке напротив леса идут приготовления к свадьбе. Одна их комнат принадлежит Джеймсу, жениху. Уставший от приготовлений, молодой человек спит, а рядом с ним стоит Сильфида на коленях

Аркадий Гайдар.

Судьба барабанщика

Когда-то мой отец воевал с белыми, был ранен, бежал из плена, потом по должности командира саперной роты ушел в запас. Мать моя утонула, купаясь на реке Волге, когда мне было восемь лет. От большого горя мы переехали в Москву. И здесь через два года отец женился на красивой девушке Валентине Долгунцовой. Люди говорят, что сначала жили мы скромно и тихо. Небогатую квартиру нашу держала Валентина в чистоте. Одевалась просто. Об отце заботилась и меня не обижала.

Но тут окончились распределители, разные талоны, хлебные карточки. Стал народ жить получше, побогаче. Стала чаще и чаще ходить Валентина в кино, то одна, то с провожатыми. Домой возвращалась тогда рассеянная, задумчивая и, что там в кино видела, никогда ни отцу, ни мне не рассказывала.

И как-то вскоре - совсем для нас неожиданно - отца моего назначили директором большого текстильного магазина.

Был на радостях пир. Пришли гости. Пришел старый отцовский товарищ Платон Половцев, а с ним и его дочка Нина, с которой, как только увиделись мы, - рассмеялись, обнялись, и больше нам за весь вечер ни до кого не было дела.

Стали теперь кое-когда присылать за отцом машину. Чаще и чаще стал он ходить на разные заседания и совещания. Брал с собой раза два он и Валентину на какие-то банкеты. И стала вдруг Валентина злой, раздражительной. Начальников отцовских хвалила, жен их ругала, а крепкого и высокого отца моего называла рохлей и тряпкой.

Много у отца в магазине было сукна, полотна, шелку и разных цветных материй.

Долго в предчувствии грозной беды отец ходил осунувшийся, побледневший. И даже, как узнал я потом, подавал тайком заявление, чтобы его перевели заведовать жестяно-скобяной лавкой.

Как оно там случилось, не знаю, но только вскоре зажили мы хорошо и весело.

Пришли к нам плотники, маляры; сняли со стены порыжелый отцовский портрет с кривыми трещинами поперек плеча и шашки, ободрали старые васильковые обои и все перестроили, перекрасили по-новому.

Рухлядь мы распродали старьевщикам или отдали дворнику, и стало у нас светло, просторно и даже как-то по-необычному пусто.

Но тревога - неясная, непонятная - прочно поселилась с той поры в нашей квартире. То она возникала вместе с неожиданным телефонным звонком, то стучалась в дверь по ночам под видом почтальона или случайно запоздавшего гостя, то пряталась в уголках глаз вернувшегося с работы отца.

И я эту тревогу видел и чувствовал, но мне говорили, что ничего нет, что просто отец устал. А вот придет весна, и мы все втроем поедем на Кавказ

На курорт.

Пришла наконец весна, и отца моего отдали под суд.

Это случилось как раз в тот день, когда возвращался я из школы очень веселый, потому что наконец-то поставили меня старшим барабанщиком нашего четвертого отряда.

И, вбегая к себе во двор, где шумели под теплым солнцем соседские ребятишки, громко отбивал я линейкой по ранцу торжественный марш-поход, когда всей оравой кинулись они мне навстречу, наперебой выкрикивая, что у нас дома был обыск и отца моего забрала милиция и увезла в тюрьму.

Не скрою, что я долго плакал. Валентина ласково утешала меня и терпеливо учила, что я должен буду отвечать, если меня спросит судья или следователь.

Однако никто и ни о чем меня не спрашивал. Все там быстро разобрали сами и отца приговорили к пяти годам, за растрату.

Я узнал об этом уже перед сном, лежа в постели. Я забрался с головой под одеяло. Через потертую ткань слабо, как звездочки, мерцали желтые искры света.

За дверью ванной плескалась вода. Набухшие от слез глаза смыкались, и мне казалось, что я уплываю куда-то очень далеко.

«Прощай! - думал я об отце. - Сейчас мне двенадцать, через пять - будет семнадцать, детство пройдет, и в мальчишеские годы мы с тобой больше не встретимся.

Помнишь, как в глухом лесу звонко и печально куковала кукушка и ты научил меня находить в небе голубую Полярную звезду? А потом мы шагали на огонек в поле и дружно распевали твои простые солдатские песни.

Помнишь, как из окна вагона ты показал мне однажды пустую поляну в желтых одуванчиках, стог сена, шалаш, бугор, березу? А на этой березе, - сказал ты, - сидела тогда птица ворон и каркала отрывисто: карр… карр! И вашего народу много полегло на той поляне. И ты лежал вон там, чуть правей бугра, - серой полыни, где бродит сейчас пятнистый бычок-теленок и мычит: муу-муу! Должно быть, заблудился, толстый дурак, и теперь боится, что выйдут из лесу и сожрут его волки.

Прощай! - засыпал я. - Бьют барабаны марш-поход. Каждому отряду своя дорога, свой позор и своя слава. Вот мы и разошлись. Топот смолк, и в поле пусто».

Так в полудреме прощался я с отцом горько и крепко, потому что все же я его очень любил, потому что - зачем врать? - был он мне старшим другом, частенько выручал из беды и пел хорошие песни, от которых земля казалась до грусти широкой, а на этой земле мы были людьми самыми дружными и счастливыми.

Утром я проснулся и пошел в школу. И, когда теперь меня спрашивали, что с отцом, я отвечал, что сидит за обман и за воровство. Отвечал сухо, прямо, без слез Потому что два раза подряд искренне с человеком прощаться нельзя.

Отец работал сначала где-то в лагере под Вологдой, на лесозаготовках. Писал часто Валентине письма и, видать, по ней крепко скучал. Потом вдруг он надолго замолк. И только чуть ли не через три месяца прислал - но не ей уже, а мне - открытку; откуда-то с дальнего Севера, из города Сороки. В ней он писал, что его как сапера перевели на канал. И там их бригада взрывает землю, камни и скалы.

Два года пронеслись быстро и бестолково.

Весной, на третий год, Валентина вышла замуж за инструктора Осоавиахима, кажется, по фамилии Лобачов. А так как квартиры у него не было, то вместе со своей полевой сумкой и небольшим чемоданом он переехал к нам.

В июне Валентина оставила мне на месяц сто пятьдесят рублей и укатила с мужем на Кавказ.

Вернувшись с вокзала, я долго слонялся из угла в угол. И когда от ветра хлопнула оконная форточка и я услышал, как на кухне котенок наш осторожно лакает оставленное среди неприбранной посуды молоко, то понял, что теперь в квартире я остался совсем один.

Я стоял задумавшись, когда через окно меня окликнул наш дворник, дядя Николай. Он сказал, что всего час тому назад заходил вожатый нашего отряда Павел Барышев. Он очень досадовал, что Валентина так поспешно уехала, и сказал, что завтра зайдет снова.

Ночь я спал плохо. Снились мне телеграфные столбы, галки, вороны. Все это шумело, галдело, кричало. Наконец ударил барабан, и вся эта прорва с воем и свистом взметнулась к небу и улетела. Стало тихо. Я проснулся.

Наступило солнечное утро. То самое, с которого жизнь моя круто повернула в сторону. И увела бы, вероятно, кто знает куда, если бы… если бы отец не показывал мне желтые поляны в одуванчиках да если бы не пел мне хорошие солдатские песни, те, что и до сих пор жгут мне сердце. И весело мне от них и хорошо. А иной раз и рад бы немножко заплакать, да как-то стыдно, если не с чего.

Первым делом я поставил на примус чайник, потом позвонил в соседний корпус к Юрке Ковякину, которому целый месяц я был должен рубль двадцать копеек. И мне передавали мальчишки, что он уже собирается бить меня смертным боем.

Юрка был на два года старше меня, он носил значок ворошиловского стрелка, но был прохвост и выжига. Он бросил школу, а всем врал, что заочно готовится на курсы летчиков.

Он вошел вразвалочку, быстро оглядывая стены. Просунув голову на кухню, чего-то понюхал, подошел к столу, сбросил со стула котенка и сел.

Уехала Валентина? - спросил Юрка. - Та-ак! Значит, ясно: оставила она тебе денег, и ты хочешь со мной расплатиться. Честность люблю. За тобой рубль двадцать - брал на кино - и семь гривен за эскимо - мороженое; итого рубль девяносто, для ровного счета два.

Юрка, - возразил я, - никакого эскимо я не ел. Это вы ели, а я прямо пошел в темноте и сел на место.

Ну вот! - поморщился Юрка. - Я купил на всех шесть штук. Я сидел с краю. Одно взял себе, остальные пять вам передал. Очень хорошо помню: как раз Чарли Чаплин летит в воду, все орут, гогочут, а я сую вам мороженое. Да ты, поди, может, увлекся - не заметил, как и проскочило?

Нет, Юрка, я не увлекся, и ничего никуда не проскакивало. Я тебе семь гривен отдам. Но, наверное, или ты врешь, или его в темноте кто-нибудь от меня зажулил!

Конечно, отдай! - похвалил Юрка. - Вы ели, а я за вас страдать должен?! Да ты помнишь, как Чарли Чаплин летит в воду?

А помнишь, как только он вылез, веревка дернула - и он опять в воду?

И это помню.

Ну, вот видишь! Сам все помнишь, а говоришь: не ел. Нехорошо, брат! Денег тебе Валентина много ли оставила? Небось, пожадничала?

Зачем «пожадничала»! Полтораста рублей оставила, - ответил я и, тотчас же спохватившись, объяснил: - Это на целый месяц оставила. Ты думал - на неделю? А тут еще на керосин, за белье прачке.

Когда-то мой отец воевал с белыми, был ранен, бежал из плена, потом по должности командира саперной роты ушел в запас. Мать моя утонула, купаясь на реке Волге, когда мне было восемь лет. От большого горя мы переехали в Москву. И здесь через два года отец женился на красивой девушке Валентине Долгунцовой. Люди говорят, что сначала жили мы скромно и тихо. Небогатую квартиру нашу держала Валентина в чистоте. Одевалась просто. Об отце заботилась и меня не обижала.

Но тут окончились распределители, разные талоны, хлебные карточки. Стал народ жить получше, побогаче. Стала чаще и чаще ходить Валентина в кино, то одна, то с провожатыми. Домой возвращалась тогда рассеянная, задумчивая и, что там в кино видела, никогда ни отцу, ни мне не рассказывала.

И как-то вскоре - совсем для нас неожиданно - отца моего назначили директором большого текстильного магазина.

Был на радостях пир. Пришли гости. Пришел старый отцовский товарищ Платон Половцев, а с ним и его дочка Нина, с которой, как только увиделись мы, - рассмеялись, обнялись, и больше нам за весь вечер ни до кого не было дела.

Стали теперь кое-когда присылать за отцом машину. Чаще и чаще стал он ходить на разные заседания и совещания. Брал с собой раза два он и Валентину на какие-то банкеты. И стала вдруг Валентина злой, раздражительной. Начальников отцовских хвалила, жен их ругала, а крепкого и высокого отца моего называла рохлей и тряпкой.

Много у отца в магазине было сукна, полотна, шелку и разных цветных материй.

Долго в предчувствии грозной беды отец ходил осунувшийся, побледневший. И даже, как узнал я потом, подавал тайком заявление, чтобы его перевели заведовать жестяно-скобяной лавкой.

Как оно там случилось, не знаю, но только вскоре зажили мы хорошо и весело.

Пришли к нам плотники, маляры; сняли со стены порыжелый отцовский портрет с кривыми трещинами поперек плеча и шашки, ободрали старые васильковые обои и все перестроили, перекрасили по-новому.

Рухлядь мы распродали старьевщикам или отдали дворнику, и стало у нас светло, просторно и даже как-то по-необычному пусто.

Но тревога - неясная, непонятная - прочно поселилась с той поры в нашей квартире. То она возникала вместе с неожиданным телефонным звонком, то стучалась в дверь по ночам под видом почтальона или случайно запоздавшего гостя, то пряталась в уголках глаз вернувшегося с работы отца.

И я эту тревогу видел и чувствовал, но мне говорили, что ничего нет, что просто отец устал. А вот придет весна, и мы все втроем поедем на Кавказ - на курорт.

Пришла наконец весна, и отца моего отдали под суд.

Это случилось как раз в тот день, когда возвращался я из школы очень веселый, потому что наконец-то поставили меня старшим барабанщиком нашего четвертого отряда.

И, вбегая к себе во двор, где шумели под теплым солнцем соседские ребятишки, громко отбивал я линейкой по ранцу торжественный марш-поход, когда всей оравой кинулись они мне навстречу, наперебой выкрикивая, что у нас дома был обыск и отца моего забрала милиция и увезла в тюрьму.

Не скрою, что я долго плакал. Валентина ласково утешала меня и терпеливо учила, что я должен буду отвечать, если меня спросит судья или следователь.

Однако никто и ни о чем меня не спрашивал. Все там быстро разобрали сами и отца приговорили к пяти годам, за растрату.

Я узнал об этом уже перед сном, лежа в постели. Я забрался с головой под одеяло. Через потертую ткань слабо, как звездочки, мерцали желтые искры света.

За дверью ванной плескалась вода. Набухшие от слез глаза смыкались, и мне казалось, что я уплываю куда-то очень далеко.

«Прощай! - думал я об отце. - Сейчас мне двенадцать, через пять - будет семнадцать, детство пройдет, и в мальчишеские годы мы с тобой больше не встретимся.

Помнишь, как в глухом лесу звонко и печально куковала кукушка и ты научил меня находить в небе голубую Полярную звезду? А потом мы шагали на огонек в поле и дружно распевали твои простые солдатские песни.

Помнишь, как из окна вагона ты показал мне однажды пустую поляну в желтых одуванчиках, стог сена, шалаш, бугор, березу? А на этой березе, - сказал ты, - сидела тогда птица ворон и каркала отрывисто: карр… карр! И вашего народу много полегло на той поляне. И ты лежал вон там, чуть правей бугра, - серой полыни, где бродит сейчас пятнистый бычок-теленок и мычит: муу-муу! Должно быть, заблудился, толстый дурак, и теперь боится, что выйдут из лесу и сожрут его волки.

Прощай! - засыпал я. - Бьют барабаны марш-поход. Каждому отряду своя дорога, свой позор и своя слава. Вот мы и разошлись. Топот смолк, и в поле пусто».

Так в полудреме прощался я с отцом горько и крепко, потому что все же я его очень любил, потому что - зачем врать? - был он мне старшим другом, частенько выручал из беды и пел хорошие песни, от которых земля казалась до грусти широкой, а на этой земле мы были людьми самыми дружными и счастливыми.

Утром я проснулся и пошел в школу. И, когда теперь меня спрашивали, что с отцом, я отвечал, что сидит за обман и за воровство. Отвечал сухо, прямо, без слез. Потому что два раза подряд искренне с человеком прощаться нельзя.

Отец работал сначала где-то в лагере под Вологдой, на лесозаготовках. Писал часто Валентине письма и, видать, по ней крепко скучал. Потом вдруг он надолго замолк. И только чуть ли не через три месяца прислал - но не ей уже, а мне - открытку; откуда-то с дальнего Севера, из города Сороки. В ней он писал, что его как сапера перевели на канал. И там их бригада взрывает землю, камни и скалы.

Аркадий Гайдар.

Судьба барабанщика

Когда-то мой отец воевал с белыми, был ранен, бежал из плена, потом по должности командира саперной роты ушел в запас. Мать моя утонула, купаясь на реке Волге, когда мне было восемь лет. От большого горя мы переехали в Москву. И здесь через два года отец женился на красивой девушке Валентине Долгунцовой. Люди говорят, что сначала жили мы скромно и тихо. Небогатую квартиру нашу держала Валентина в чистоте. Одевалась просто. Об отце заботилась и меня не обижала.

Но тут окончились распределители, разные талоны, хлебные карточки. Стал народ жить получше, побогаче. Стала чаще и чаще ходить Валентина в кино, то одна, то с провожатыми. Домой возвращалась тогда рассеянная, задумчивая и, что там в кино видела, никогда ни отцу, ни мне не рассказывала.

И как-то вскоре - совсем для нас неожиданно - отца моего назначили директором большого текстильного магазина.

Был на радостях пир. Пришли гости. Пришел старый отцовский товарищ Платон Половцев, а с ним и его дочка Нина, с которой, как только увиделись мы, - рассмеялись, обнялись, и больше нам за весь вечер ни до кого не было дела.

Стали теперь кое-когда присылать за отцом машину. Чаще и чаще стал он ходить на разные заседания и совещания. Брал с собой раза два он и Валентину на какие-то банкеты. И стала вдруг Валентина злой, раздражительной. Начальников отцовских хвалила, жен их ругала, а крепкого и высокого отца моего называла рохлей и тряпкой.

Много у отца в магазине было сукна, полотна, шелку и разных цветных материй.

Долго в предчувствии грозной беды отец ходил осунувшийся, побледневший. И даже, как узнал я потом, подавал тайком заявление, чтобы его перевели заведовать жестяно-скобяной лавкой.

Как оно там случилось, не знаю, но только вскоре зажили мы хорошо и весело.

Пришли к нам плотники, маляры; сняли со стены порыжелый отцовский портрет с кривыми трещинами поперек плеча и шашки, ободрали старые васильковые обои и все перестроили, перекрасили по-новому.

Рухлядь мы распродали старьевщикам или отдали дворнику, и стало у нас светло, просторно и даже как-то по-необычному пусто.

Но тревога - неясная, непонятная - прочно поселилась с той поры в нашей квартире. То она возникала вместе с неожиданным телефонным звонком, то стучалась в дверь по ночам под видом почтальона или случайно запоздавшего гостя, то пряталась в уголках глаз вернувшегося с работы отца.

И я эту тревогу видел и чувствовал, но мне говорили, что ничего нет, что просто отец устал. А вот придет весна, и мы все втроем поедем на Кавказ

На курорт.

Пришла наконец весна, и отца моего отдали под суд.

Это случилось как раз в тот день, когда возвращался я из школы очень веселый, потому что наконец-то поставили меня старшим барабанщиком нашего четвертого отряда.

И, вбегая к себе во двор, где шумели под теплым солнцем соседские ребятишки, громко отбивал я линейкой по ранцу торжественный марш-поход, когда всей оравой кинулись они мне навстречу, наперебой выкрикивая, что у нас дома был обыск и отца моего забрала милиция и увезла в тюрьму.

Не скрою, что я долго плакал. Валентина ласково утешала меня и терпеливо учила, что я должен буду отвечать, если меня спросит судья или следователь.

Однако никто и ни о чем меня не спрашивал. Все там быстро разобрали сами и отца приговорили к пяти годам, за растрату.

Я узнал об этом уже перед сном, лежа в постели. Я забрался с головой под одеяло. Через потертую ткань слабо, как звездочки, мерцали желтые искры света.

За дверью ванной плескалась вода. Набухшие от слез глаза смыкались, и мне казалось, что я уплываю куда-то очень далеко.

«Прощай! - думал я об отце. - Сейчас мне двенадцать, через пять - будет семнадцать, детство пройдет, и в мальчишеские годы мы с тобой больше не встретимся.

Помнишь, как в глухом лесу звонко и печально куковала кукушка и ты научил меня находить в небе голубую Полярную звезду? А потом мы шагали на огонек в поле и дружно распевали твои простые солдатские песни.

Помнишь, как из окна вагона ты показал мне однажды пустую поляну в желтых одуванчиках, стог сена, шалаш, бугор, березу? А на этой березе, - сказал ты, - сидела тогда птица ворон и каркала отрывисто: карр… карр! И вашего народу много полегло на той поляне. И ты лежал вон там, чуть правей бугра, - серой полыни, где бродит сейчас пятнистый бычок-теленок и мычит: муу-муу! Должно быть, заблудился, толстый дурак, и теперь боится, что выйдут из лесу и сожрут его волки.

Прощай! - засыпал я. - Бьют барабаны марш-поход. Каждому отряду своя дорога, свой позор и своя слава. Вот мы и разошлись. Топот смолк, и в поле пусто».

Так в полудреме прощался я с отцом горько и крепко, потому что все же я его очень любил, потому что - зачем врать? - был он мне старшим другом, частенько выручал из беды и пел хорошие песни, от которых земля казалась до грусти широкой, а на этой земле мы были людьми самыми дружными и счастливыми.

Утром я проснулся и пошел в школу. И, когда теперь меня спрашивали, что с отцом, я отвечал, что сидит за обман и за воровство. Отвечал сухо, прямо, без слез Потому что два раза подряд искренне с человеком прощаться нельзя.

Отец работал сначала где-то в лагере под Вологдой, на лесозаготовках. Писал часто Валентине письма и, видать, по ней крепко скучал. Потом вдруг он надолго замолк. И только чуть ли не через три месяца прислал - но не ей уже, а мне - открытку; откуда-то с дальнего Севера, из города Сороки. В ней он писал, что его как сапера перевели на канал. И там их бригада взрывает землю, камни и скалы.

Два года пронеслись быстро и бестолково.

Весной, на третий год, Валентина вышла замуж за инструктора Осоавиахима, кажется, по фамилии Лобачов. А так как квартиры у него не было, то вместе со своей полевой сумкой и небольшим чемоданом он переехал к нам.

В июне Валентина оставила мне на месяц сто пятьдесят рублей и укатила с мужем на Кавказ.

Вернувшись с вокзала, я долго слонялся из угла в угол. И когда от ветра хлопнула оконная форточка и я услышал, как на кухне котенок наш осторожно лакает оставленное среди неприбранной посуды молоко, то понял, что теперь в квартире я остался совсем один.

Я стоял задумавшись, когда через окно меня окликнул наш дворник, дядя Николай. Он сказал, что всего час тому назад заходил вожатый нашего отряда Павел Барышев. Он очень досадовал, что Валентина так поспешно уехала, и сказал, что завтра зайдет снова.

Ночь я спал плохо. Снились мне телеграфные столбы, галки, вороны. Все это шумело, галдело, кричало. Наконец ударил барабан, и вся эта прорва с воем и свистом взметнулась к небу и улетела. Стало тихо. Я проснулся.

Наступило солнечное утро. То самое, с которого жизнь моя круто повернула в сторону. И увела бы, вероятно, кто знает куда, если бы… если бы отец не показывал мне желтые поляны в одуванчиках да если бы не пел мне хорошие солдатские песни, те, что и до сих пор жгут мне сердце. И весело мне от них и хорошо. А иной раз и рад бы немножко заплакать, да как-то стыдно, если не с чего.

Первым делом я поставил на примус чайник, потом позвонил в соседний корпус к Юрке Ковякину, которому целый месяц я был должен рубль двадцать копеек. И мне передавали мальчишки, что он уже собирается бить меня смертным боем.

Юрка был на два года старше меня, он носил значок ворошиловского стрелка, но был прохвост и выжига. Он бросил школу, а всем врал, что заочно готовится на курсы летчиков.

Он вошел вразвалочку, быстро оглядывая стены. Просунув голову на кухню, чего-то понюхал, подошел к столу, сбросил со стула котенка и сел.

Уехала Валентина? - спросил Юрка. - Та-ак! Значит, ясно: оставила она тебе денег, и ты хочешь со мной расплатиться. Честность люблю. За тобой рубль двадцать - брал на кино - и семь гривен за эскимо - мороженое; итого рубль девяносто, для ровного счета два.

Юрка, - возразил я, - никакого эскимо я не ел. Это вы ели, а я прямо пошел в темноте и сел на место.